В Берген-Бельзене, бывшем немецком концлагере, где умерла Анна Франк и ее старшая сестра Марго, первый раз я был пятнадцать лет назад, когда отмечали пятидесятилетие освобождения лагеря. Тогда это было большое мемориальное кладбище, но три года назад здесь открыли музей и исследовательский центр. И я поехал туда снова.
Этот типичный концентрационный лагерь находился между Ганновером и Гамбургом, здесь погибло 72 тысячи человек. Сначала, в 1941 году, его  жертвами стали советские военнопленные, потом цыгане, гомосексуалисты, затем евреи со всей Европы. 

 

 

Военнопленных бросили прямо посреди поля, они рыли себе землянки, пытались приспособиться и выжить, но удалось это немногим — из-за недоедания и болезней уже к весне 1942 года из 20 тысяч умерло 14. Умерших хоронили на устроенном на небольшом отдалении кладбище Херстен — сначала по отдельности, потом в общих могилах.

 

С 1943 года вся территория была передана СС для создания здесь лагеря смерти. Правда, и до этого язык не повернулся бы назвать это место лагерем жизни. Всего за войну здесь погибло 19 580 советских военнопленных. Рядом, кстати, располагались еще два лагеря, Эрбке и Вицендорф, — и там погребено не менее 30 тысяч  наших солдат и офицеров.

За всеми кладбищами тщательно ухаживают. И это по всей территории Германии. И не только ухаживают (в ФРГ есть специальное общество «Народный немецкий союз по уходу за военными могилами»), но и стараются приобщать к исторической памяти молодежь, воспитывая ее в духе антимилитаризма и антинацизма. В частности, в Берген-Бельзене на кладбище советских военнопленных с 2007 года начался проект для местных школ «Мы пишем ваши имена»: дети изготовляют глиняные дощечки с именами и личными данными военнопленных. Каждый берет на себя чью-то биографию, изучает ее, потом глиняные таблички с именами в торжественной обстановке возлагают на валу, окружающем кладбище.

 

Можно ли сказать, что юное поколение немцев продолжает расплачиваться за грехи своих прадедов? Вряд ли. Речь идет не о расплате, скорее — об осознанном и нравственном отношении к своей истории, которая не ставит целью воспитать чванливых гордецов и патологических неучей. Но воспитывает граждан, которые становятся не просто посетителями музеев, не болельщиками за «наших», не «сыновьями промотавшихся отцов» и даже не теми, для кого важнее всего «любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам» — ибо все эти качества вполне доступны не гражданам, а всего лишь подданным, населению. Граждане, в отличие от неграждан, отвечают за все прошлое государства, потому что выполнять заветы предков и отвечать по их обязательствам — святое дело.

Меня поразило, что работники местного музея пытаются проследить судьбу каждого выжившего военнопленного и в музее ему посвящена отдельная  мемориальная папка.

А ведь еще до 1991 года имена советских военнопленных, захороненных на кладбище Херстен, были немцам неизвестны. И только после распада СССР в одном из архивов недалеко от Москвы была найдена картотека с  учетными карточками наших военнопленных.

Нашему государству всегда было недосуг разбираться с умершими за родину, особенно в плену. Оно с трудом успевало разбираться с живыми…   

Я несколько раз писал о личном и коллективном патриотизме, о явном дефиците у нас всего индивидуального, об избыточном весе общих понятий, даже не противопоставляя эти две категории друг другу, но иллюстрируя  явный перекос, нехватку персональной истории, а с ней и всего личного — мысли, поступка, ответственности. Самостоятельности. Именно это, на мой взгляд, способствует безнаказанности государства, апатии общества, легкости, с которой проходят у нас в стране преступные манипуляции, социальной и политической растерянности и потере собственного достоинства, а точнее, необретению такового. 

Не став смелым хотя бы пресловутым задним умом, не решившись сказать правду о прошлом, нельзя стать смелым в настоящем. Потому что только так можно избавиться от исторических фобий и маний, освободить захламленное подсознание и изменить «предопределенное» будущее. 

При том что надо иметь в виду: историческая правда — вещь скоропортящаяся. Подобно многим преступлениям, ее можно раскрыть только по горячим следам — в противном случае уходят свидетели, очевидцы событий, и вместо их живого взгляда и ощущений мы имеем домыслы и интерпретации.

Парадоксально, но помочь осуществить этот исторический психоанализ способна лишь умная и терпеливая власть, в противном случае нас ждет скорее всего народное беспамятство или буйство.   

 

Фотографии предоставлены автором