Вчерашний «ЕЖ» практически полностью был посвящен проблеме национализма. Проблема актуальная. Весьма. Но если отвечать Латыниной уже нет никакой возможности, то на рассуждения Михаила Берга хотелось бы кое-что возразить.

Мы все учились в советских вузах. И все изучали «К вопросу о национальностях или об "автономизации"». Поэтому разделение национализма на «национализм нации маленькой (угнетенной)» и «национализм нации большой (угнетающей)» — первое, что приходит в голову, когда начинаешь понимать, что «национализма вообще» не бывает, что это явление более сложное, неоднозначное. Однако эта ленинская классификация не отражает реалий национализма, во всяком случае, сегодняшнего.

Национализм появился в начале XIX века и был в то время весьма позитивным и плодотворным явлением. Но вовсе не потому, что тогда он сам по себе был лучше, чем сейчас. И уж тем более не потому, что относился только к маленьким и угнетенным нациям. Главное, на мой взгляд, здесь то, чему он противостоял. А противостоял он империализму, в то время французскому. Т.е. националист начала XIX века отнюдь не считал свою нацию лучше других. Он лишь протестовал против того, чтобы французы навязывали его родине свои порядки. Естественно, что вся национальная элита большинства европейских стран, в том числе и России, состояла из националистов.

Ситуация принципиально изменилась, когда к национализму присоединился, условно говоря, обыватель. Французов он, как правило, и в глаза не видел. Его национализм распространялся на евреев, татар, цыган и прочие народы Российской империи, с которыми ему реально приходилось сталкиваться. Они, что естественно, отнюдь не претендовали на навязывание русским своих порядков, напротив, старались сохранить свои. Так что Чацкий, говорящий:

«Воскреснем ли когда от чужевластья мод?

Чтоб умный, бодрый наш народ

Хотя по языку нас не считал за немцев.

«Как европейское поставить в параллель

С национальным — странно что-то!

Ну как перевести мадам и мадмуазель?

Ужли сударыня!!» — забормотал мне кто-то...

Вообразите, тут у всех

На мой же счет поднялся смех»,

— это одно, а какой-нибудь Пуришкевич, толкующий в антисемитском духе евангельские обличения в адрес иудеев (хотя они написаны иудеями, т.е. это обличение своего народа, а не чужого) — совсем другое. И дело здесь не в том, какая нация меньше или угнетеннее. У русских ничуть не меньше оснований считать себя угнетенными, чем у многих других народов. Вопрос в том, какова альтернатива. Националист, отстаивающий свое право на собственную национальную идентичность, борется за свободу — свою свободу быть русским (евреем, поляком и т.д.). Националист, добивающийся от других, чтобы они стали такими, как он, или убирались с его территории, борется против свободы. Ибо свобода, как известно, заканчивается там, где начинается чужой нос. Такой националист не против империи, а за — за великую Россию от Балтийского моря до Охотского. Что на всей этой территории живут народы, которые совершенно не хотят становиться русскими, его совершенно не волнует. Его цель не национальное государство, а империя.

Так вот до недавнего времени весь русский национализм был именно такого сорта — имперский. Во всяком случае автор этих строк ничего иного не находил, хотя и искал. Только в последний год или чуть раньше в России (говорят, на Западе это существует давно) появился и иной, вполне рукопожатный национализм. Национализм, считающий, что русский народ порабощен бандой жуликов и воров, и мечтающий о его освобождении. Почему это национализм? Потому что освобождение эти националисты видят в образовании русского национального государства. Разумеется, с предоставлением автономии или независимости всем народам Российской империи, которые этого пожелают. Очевидно, что такой национализм не имеет ничего общего ни с участниками «русских маршей», ни с гопотой с Манежки. Для такого националиста его принадлежность к русской нации означает, прежде всего, ответственность за свою страну, а не гордость достижениями ее граждан. Таким националистам можно лишь пожелать всяческих успехов и помощи божией. К сожалению, их пока очень мало.