Пытливая мысль ФСИН не стоит на месте

Тихая московская улица, конец августа, конец дня. Хорошая погода — не холодно, но и не жарко, лёгкий ветерок. Симпатичные интеллигентные люди стоят на тротуаре, где-то с краю — Сергей Юрский. Тихо общаются друг с другом — похоже, давно не виделись: лето, отпуска...
И название улицы подходящее: "Тишина". Матросская. Люди стоят напротив дома номер 18 — следственного изолятора, где сидят Михаил Ходорковский и Платон Лебедев.

Они пришли потому, что накануне вечером стало известно, что Ходорковский уже несколько дней держит "сухую" голодовку.

Вообще-то отказ от пищи — мера крайняя. Тем более "сухая" голодовка, когда человек ещё и не пьёт. Неделя без воды — это очень много. Тюрьма и без того не лучшее место для человеческого организма. Главное, конечно — сломить душу. Медленное убиение его вместилища, тела, — лишь один из способов достижения этой главной цели. Так зачем же самому помогать своим недругам? Но ведь и естественное стремление человека жить можно использовать для убиения его духа.

Ходорковский начал голодать после того, как из общей камеры в карцер поместили его "подельника" и друга Платона Лебедева. Формально — за отказ от прогулок. Но, по словам Ходорковского, "Платон тяжело болен, и более года не в состоянии выходить на тюремные прогулки".

Возникают два вопроса. Один по существу: почему Лебедева наказали только сейчас?
Второй — по форме. Помещение в карцер — наказание весьма строгое. Как записано в уголовно-исполнительном законодательстве и правилах внутреннего раcпорядка, для столь сурового наказания необходимо не единичное нарушение режима содержания, но — "система нарушений". Тогда администрация начинает применять разнообразные методы воздействия — от замечания и далее вверх. Была ли у Лебедева эта "система нарушений"? Применялись ли к нему ранее какие-либо взыскания? Или вот так, сразу?

Между тем, 24 августа у Платона Лебедева истекал срок ознакомления с протоколами судебных заседаний. А тут его — бац! — в каменный мешок!
Нет, не подумайте чего, по словам Юрия Калинина, директора Федеральной службы исполнения наказаний, Лебедев мог знакомиться с документами и в карцере. Вот-вот, я и говорю: законы и инструкции — их ведь можно применять творчески! В следственном и тюремном ведомствах сидят такие выдумщики!

Знакомиться с делом? Пожалуйста! Одну твою руку мы приковываем к ножке письменного стола, у пола — а ты знакомься с делами, придерживая норовящий закрыться том подбородком, а второй рукой — делай выписки... Неудобно, говоришь, и бумагу нечем держать? Твои проблемы! Я не придумываю — так знакомился со своим делом адвокат Михаил Трепашкин, много себе позволивший при общественном расследовании взрывов 1999 года в Москве. О самом уголовном деле я молчу — ему ведь ещё и пистолет, как выяснилось, подкинули. Но это совсем другая история.
Бывают выдумки повеселее.

Нападение на персонал учреждения — это, конечно, нехорошо. Но и нападать охотников немного. И знаете, что придумали люди находчивые? "Прямой взгляд в лицо приравнивается к попытке нападения!" Правда, здорово?

Или иначе. Осужденный должен здороваться с персоналом по всей форме. Но ведь служебная овчарка — она, если вдуматься, тоже в некотором смысле сотрудник! Как вам идея: прогоняемые по коридору зеки должны приветствовать псину, не поприветствовал — вот тебе и нарушение!
Ещё Ильф и Петров отмечали: «Пытливая мысль ОРУДа не стоит на месте...»
Возвращаясь к нашему сюжету, отметим: Лебедева не просто определили в кандей, но ограничили его право на защиту.

Что тут мог сделать Ходорковский? Ведь у заключённого выбор средств невелик. Михаил Борисович свой выбор сделал. Нам отсюда, "с воли", обсуждать, осуждать и призывать, как говорится, западло, так же, как западло советовать из общей камеры в карцер — и это не тюремный закон, а норма человеческого общежития в нечеловеческих условиях.

Правда, тот же Калинин факт голодовки отрицал: "Ходорковский в месяц получает продукты на тысячу долларов. При таком отношении к своему здоровью разве он будет голодать? Распространение этой информации кому-то нужно".

А вечером во вторник 23 августа администрация "Матросской тишины" отрицала сам факт голодовки: якобы "приём пищи Ходорковским прошёл в нормальном режиме".

Сам Михаил Борисович заметил, что "к руководству СИЗО у меня претензий нет" — в ответ на вопрос, почему он не написал заявление о голодовке на имя начальника СИЗО: "Голодовка не является протестом против действий СИЗО", поскольку "решение о переводе Платона в карцер принималось не в СИЗО, а в совсем другом месте". Высказался Ходорковский и о "истинной цене слов господина Калинина"...

Как сообщил 25 августа адвокат Генрих Падва, ухудшение здоровья вследствие "сухой" голодовки уже заметно: Ходорковский говорит невнятно и двигается заторможенно.

Правда, 25 августа закончился карцерный срок Платона Лебедева, и его перевели в общую камеру — значит, Ходорковский должен был снять голодовку. Но пока об этом ничего не известно.
Нарушено не только право Платона Лебедева — в очередной раз попирается закон, общий для всех нас. Михаил Ходорковский сделал шаг солидарности — нормальной человеческой солидарности с другом, подельником и со-сидельцем.

Голодовка — это последнее средство. Но у нас, тех, кто на воле, есть другие пути выразить свою солидарность, правда? И вот 24 августа днём родилась идея: просто прийти к «Матросской тишине» и час простоять там молча — с шести до семи. Этот призыв Алексея Симонова, Сергея Ковалёва, Льва Пономарёва, Лидии Графовой, Светланы Ганнушкиной, Людмилы Алексеевой был озвучен по "Эху Москвы". И оказалось даже в августовский "мёртвый сезон" можно собрать полторы сотни человек — не так мало...

К входу в тюрьму стали съезжаться милицейские "Газели". Вышел майор, достойный медали "За усиленное питание". Потом появился некто в штатском, мельком издалека показал удостоверение: «Я из милиции». Начались препирательства. «Представьтесь», — попросил Сергей Ковалёв. «Зачем вам? Я уполномочен…» — «Но я-то не скрываюсь!» — настаивал Ковалёв. «Ну вас-то я и так знаю…» — обычный в таких случаях диалог.

Потом тема чуть сместилась: «Это несанкционированный митинг! Кто организатор?» — «Организаторов нет, люди сами пришли». — «А кто их позвал? Кто предложил?» — «Несколько человек. Я, если хотите». — «Это незаконно! Почему не обратились должным образом в соответствующие органы?» — «Должным образом – это за десять дней?» — «Так положено». — «Тогда и вы извольте за десять дней предупреждать, что бросите человека в карцер». Ответа не последовало, и Ковалёв продолжал: «Чем мы вам мешаем?» — «Это спецучреждение, должен быть въезд, выезд…» — «Ну не думаете же вы, что мы пойдем штурмовать тюрьму и отбивать заключённых?» Снова пауза. Поразмыслив и решив, что, скорее всего, не пойдем, человек в штатском поинтересовался: «А до какого вы здесь часа?» Ответ «до семи» его, видимо, успокоил.

А без десяти семь заговорила тюрьма. Репродуктор вещал: "Господа журналисты, немедленно отключите и уберите свои камеры, митинг незаконен!"
Правда, на этот раз было не как в мае у Мещанского суда — обошлось без эксцессов.
...К Юрскому подошла радиожурналистка с просьбой прокомментировать. Последовал отказ: "Просто стою и молчу". Оказавшийся рядом Симонов напомнил название книги Сергея Юрьевича: "Кто держит паузу?"

"Кто знает, не говорит, кто говорит — не знает". Сегодня мы и впрямь не понимаем, что сказать. 25 августа молчаливое стояние повторилось.