Чтобы назвать каждое имя

"Гражданское общество перед лицом террористической угрозы" — так назывался круглый стол, проведённый Гражданским конгрессом 6 апреля 2005 года в Доме журналиста. По ходу дела становилось ясно: название выбрано не совсем удачное.

С 1999 года в Москве, в Лианозовском холодильнике, лежат 97 неопознанных фрагментов человеческих тел, извлечённых из-под развалин взорванных домов. При этом не были найдены тела десятерых погибших, они, соответственно, не похоронены, и их родственникам некуда прийти, чтобы помянуть. Дело о сентябрьских взрывах в российских городах вроде бы расследовано, карачаевские ваххабиты Деккушев и Крымшамхалов осуждены, но вопросов тут куда больше, чем ответов.

Желание власти доказать свою правоту и растущее в обществе недоверие — вот, пожалуй, главный итог тех событий. Как показали опросы, в общественном сознании поразительным образом прижились и укрепились обе версии: что "взрывы устроили чеченцы" и что "взрывы устроили спецслужбы».

Общественное же расследование комиссии Сергея Ковалёва власть предпочитает бойкотировать.
Впрочем, главный результат того кошмара — начало второй чеченской войны, "контртеррористической операции", в которой число погибших гражданских лиц насчитывает, по данным правозащитных организаций, от 13 до 23 тысяч (и это без учёта тысяч "исчезнувших").

...На Дубровке в октябре 2002 года находились, по материалам следствия, 912 человек, из них 130 погибли. Применённый при штурме газ высочайшей волею объявлен безвредным, однако у восьмидесяти процентов выживших теперь открылся целый букет болезней — руководитель общественной организации "Норд-Ост" Татьяна Карпова предъявляет папки с анамнезами. Денег на дорогостоящее обследование и лечение нет, теперь же, в условиях "отменизации" льгот, нет и надежды на помощь властей.

Предложенные пострадавшим суммы смехотворны, а попытки отсудить что-то у государства, мягко говоря, неуспешны. По действующему закону выплаты перенесены, во-первых, с федерального центра на регионы, а, во-вторых, с государства — на террористов. Последние, впрочем, были убиты при штурме театрального центра, так что требовать не с кого.

Есть ещё, делится ведущий норд-остовские дела адвокат Дмитрий Трунов, хорошая формулировка: мол, "человеческая жизнь бесценна". Так вполне конкретный вопрос о компенсации причинённого вреда подменяется понятием "морального ущерба" — в итоге семьи погибших могут забыть о компенсации. Расследовавшая дело прокуратура возлагает всю вину на террористов — вопрос об ответственности власти не стоит.

Впрочем, для государства основной итог "Норд-Оста" —окончательный отказ от попыток политического решения чеченского вопроса и усиление контроля над средствами массовой информации.

Август-сентябрь 2004-го — взрывы в Москве, взрывы вылетевших из Москвы самолётов, кошмар Беслана. Опять пропавшие люди и неопознанные тела: кого-то в самом начале, в состоянии аффекта, родственники "узнали" и похоронили по ошибке. Но главное — недоверие к следствию, и к официальному, и к "общественной комиссии" Торшина. Свалка "вещдоков" на окраине Беслана доверия не добавляет. А по словам Анны Политковской, ссылавшейся на сотрудников следственных органов, троих террористов, с боем вырвавшихся из оцепления 3 сентября, таки удалось арестовать — но потом их освободили, за взятку и под давлением "сверху". Последнее звучит правдоподобно: главное ведь для власти — доказать, что она, власть, всегда действовала и действует правильно.

...А родственников погибших пассажиров волгоградского рейса не признают потерпевшими, поэтому их адвокатов не допускают к материалам следствия. И компенсацию не выплачивают: "Теракт не является страховым случаем" – формулировка, по форме издевательская, хотя по сути и правильная.
Теракты эти послужили для власти поводом к ещё большему "укреплению вертикали": отменены выборы губернаторов, депутатов-одномандатников и прочее в том же духе.

Кроме таких последствий контртеррора — политических, не ощутимых немедленно на своей шкуре, россияне получили ещё кое-что. Например, "силовиков" с новыми полномочиями и со свежим опытом безнаказанного насилия — борьба с террористами "всё спишет"! Попытки захвата террористов, перерастающие на Кавказе в городские бои. Повседневное милицейское насилие — Благовещенск тут лишь самый яркий пример.

Так что правильнее было бы формулировать вопрос круглого стола несколько иначе: гражданское общество не "перед лицом", а "между" — между властью и террором.

Террор в современной России действует как системный фактор. Нет оснований полагать, что террористическое подполье исчезнет само по себе — тем более что все эти годы "контртеррористическая операция" создавала для него мобилизационную базу.

И все мы, все россияне, — потенциальные жертвы террористов. При этом жертвы террористов никак не защищены. На круглом столе представители объединений пострадавших при терактах заводят разговор о каком-то особом статусе жертв террора и о соответствующих льготах — по медицинской помощи, по отмене призыва в армию для побывавших в заложниках молодых людей и т. п. Но ведь сегодня система льгот отменяется как таковая. Государство снимает с себя ответственность даже за жертв прошлого террора, террора государственного. Государство отказывается от всякой ответственности — в первую очередь от моральной и лишь как следствие от социальной.

Другая проблема — идентификация останков погибших — так же касается отнюдь не только жертв террористических актов. Не будем даже говорить о мирных жителях Чечни. Их тела, если повезёт, опознают родственники — по фотографиям, по снятой с тел одежде... Но ведь то же самое относится не только к простым гражданам, к подданным, но и к людям государевым. Кошмарная ситуация с неопознанными телами российских военнослужащих, сложившаяся десять лет назад, в начале "первой чеченской", была по большей части разрешена лишь долгим трудом 124-й ростовской специальной медицинской лаборатории (СМЛ). Её руководитель, капитан первого ранга Владимир Владимирович Щербаков, сумел оснастить лабораторию по последнему слову техники. На деньги Фонда Сороса было установлено оборудование для молекулярно-генетической идентификации, обучены сотрудники, лаборатория стала одной из ведущих учреждений такого профиля в мире. Главное — удалось добиться того, чтобы через 124-ю СМЛ проходили тела всех погибших в Чечне. Но любое успешное начинание вызывает зависть. Щербакова не раз пытались "уйти" и в 2003 году уволили в запас "по возрасту", в пятьдесят лет. Можно не сомневаться: если бы в Беслане он руководил работой по опознанию, "перепутанных" тел не было бы. Но в таких людях не заинтересована система, которая одинаково не заботится ни о "чужих" — то есть о нас с вами, ни о "своих" служилых людях.

Проблемы жертв терактов — это наши общие проблемы, и не только потому, что следующей может стать любой из нас. Например, вопрос материальной ответственности государства перед пострадавшими касается не только терактов, но вообще любой опасности, любого травматизма. В развитых странах определение экономического эквивалента стоимости жизни и назначение судами сумм возмещения вреда, многократно его превосходящих, позволило повысить ответственность владельцев предприятий, а следовательно, и безопасность. Именно поэтому в Германии таксисты работают на "Мерседесах", и российская "Газель" там может присниться только в страшном сне. Причём государство должно отвечать и за безопасность человека, и — в случае, если трагедия произошла — за расследование. Пока же у нас за нерасследование гибели человека можно взыскать только через Страсбург...

Но законы — это полдела. Законы могут быть у нас хорошими, а вот исполнение... Как сказал один из бывших заложников: "В чём здесь роль гражданского общества? Мы сами должны проводить расследование? А потом что, сами судить?.. Не вижу другого выхода!" Страшные слова, но слышать такое в Чечне уже привычно, а вот в Москве...

Многое, слишком многое нужно менять в нашей стране. Но это, скорее, политика. И вряд ли дело сегодняшнего дня.

А в чём же роль гражданского общества здесь и сейчас? Вот вездесущий Глеб Павловский уже создал специальный антитеррористический сайт: не повезло на Украине, так, может, здесь повезет. Некоторые деятели "в форме и в штатском" склонны полагать, что гражданское общество — это когда люди много "стучат" друг на друга и всё. Но, может быть, все-таки ещё кое-что?

Была когда-то такая гражданская инициатива — общественный Фонд помощи политзаключённым и их семьям. С шестидесятых годов люди скидывались для него по рублю, по трёшке, по десятке. Потом Солженицын направил на это благое дело гонорары от "Архипелага".

А вот теперь Гарри Каспаров предложил создать фонд помощи жертвам террора в путинской России — и с ходу пообещал двадцать пять тысяч долларов. Может ещё кто-то скинется. Для правовой помощи жертвам терактов этого мало, для помощи материальной — ничтожно мало. Но есть дело неотменимое: опознать и захоронить останки, сделать так, чтобы у каждого погибшего было имя, а у его родственников — место, куда они могут прийти. Нужна идентификация останков. Может, гражданское общество сумеет привлечь к этому отставленного властью Владимира Щербакова. Нужны часовни на месте взорванных домов, нужны мемориальные доски с именами людей на месте их гибели. Память — она ведь в том, чтобы было названо каждое имя. Только тогда власть не сможет отнять её у людей, использовать для оправдания нового насилия.

Автор — член правления общества "Мемориал"