Это затертое слово «Бог»

Разговор о Церкви сегодня ведется исключительно в социально-политической плоскости. Этично ли быть клирику богатым? Почему РПЦ МП неизменно служит интересам полицейского государства? Является ли ведомство православного исповедования реальной духовной скрепой? И т.д. и т.п. И совершенно в сторону ушли экзистенциальные мотивы, постоянно  всплывавшие в общественном сознании в начале 1990-х. Не означает ли новая смерть Бога и новую смерть человека?

Бог как тайна и как проблема исчез из публичного дискурса. Точнее, мы видим обсуждение этой темы на ресурсах, связанных с отстаиванием корпоративных интересов. Скажем, она иногда мелькает на портале «Православие и мир», который можно назвать «церковно-либеральным проектом».

Патриархийный официоз чаще дразнит общество архаикой. О. Всеволод Чаплин кладет оппонентов на лопатки, утверждая, что есть истины поважнее прав человека и умереть на поле боя от руки неверных прекрасно, сразу в Царство Небесное попадешь. Представители ислама с ним солидарны.

И как прикажите относиться ко всему этому стороннему наблюдателю? Он снова видит в Боге проекцию человеческих отношений, жесткий патернализм, авторитаризм, против которого восстала в свое время философия Нового времени.

Но права человека — не выдумка эпохи Просвещения. И свобода личности, может быть, даже важнее любви. Ведь, как ни крути, личность является внутренней причиной и целью всех общественных учреждений и без нее ничего толком не строится.

Другое дело, что личностное измерение порой подменяется голым индивидуализмом. Мол, моя вера касается только меня. Живу в сторонке, молюсь и не высовываюсь, и все будет о’кей. Однако о’кей не получается, ведь человек ищет целостной действительности и не согласен оставаться в большом гетто для верующих, он все время нарушает правила игры.

Индивидуализм вырастает на руинах веры, он легко сводится к морализаторству и к фонтану чувств. За религиозным индивидуализмом, как показала история, следует беснование идеологий. И, главное, он редуцирует Церковь к комбинату ритуальных услуг. Ритуальные услуги для населения, идеологические услуги для власти. Все просто и неинтересно, и дни религиозной организации сочтены.

Можно констатировать этот факт. Но нельзя согласиться ставить жирную точку в разговоре о Боге. Хотя бы потому, что Бог является условием автономной свободы человека. И еще потому, что этот разговор нарушает работу комбината ритуальных услуг и открывает возможность действия.

В 1990-х разговор о Боге поддерживался, например, такими священниками, как покойный Георгий Чистяков. Сегодня СМИ редко цитируют клириков. Да и ученых больше интересует официальная позиция РПЦ МП, а не голос Церкви, не слова тех, кто транслирует этот голос.

В начале лета в Московском центре Карнеги прошел семинар, посвященный церковной политике. Выступавший эксперт Олег Морозов счел уместным цитировать только топ-менеджеров, голос структуры. Голос того же о. Георгия Чистякова остался вне поля его исследования. Об этом приходится только пожалеть.

Почему важен разговор о ценностной вертикали? Церковь в своей глубине чиста. И она может многое понести, многое изменить в мире. Мы видим, как на глазах выветривается европейский духовный капитал, как человек превращается в легко управляемую песчинку. В Советском Союзе мы это все проходили и знаем, во что это выливается.

Вера дает человеку возможность найти разумный выход. Найти путь совместного действия. Понимаю, что это звучит несколько пафосно, но тема обязывает. В свое время Мартин Бубер справедливо заметил, что Бог — самое отягощенное слово человеческого языка. Но тут же продолжил: «Мы не в состоянии добела отмыть слово «Бог» и восстановить его целостность, но мы можем поднять его, запятнанное и изодранное, с земли и водрузить над собой в час величайшей нужды».

Сегодня вера уходит на окраину. Такова структура момента. По крайней мере, внутри православия. Сербия, Болгария — это умирающие церкви, церкви идентичностей. РПЦ МП быстро растрачивает собранный новомучениками духовный капитал. С его утратой все полетит по швам. Вера стала вопросом для самой себя. И все же разум ищет выход, ищет объективно сильной речи. Речи, которая ориентируется на себя саму и через это обретает свою подлинность. В метафизическом измерении. 

Фотография ЕЖ