Опустевшее пространство. Будущее время. Система координат

20 мая — в день, когда Станиславу Маркелову исполнилось бы 36 лет — из печати вышла подготовленная его друзьями книга "Стас Маркелов: Никто кроме меня. Выступления и публикации С.Ю. Маркелова. Воспоминания друзей и коллег" (составители: И. Федотова, О. Трусевич, А. Черкасов, П. Рябов, Я. Леонтьев. М.: Памятники исторической мысли, 2010.).
Отсутствие мое большой дыры в пейзаже
Не сделало…
Иосиф Бродский
Вы будете жить. Убивают только лучших.
Шарль де Голль
Время – кожа, а не платье.
Александр Кушнер
Посмотрите в окно. Там то, что многие считают нормой, чем даже «гордятся» (теперь это называется «патриотизм»). Этот пейзаж сойдет за норму, если накрепко забыть об остальных частях суши и не вспоминать о жизни, что бурлила у нас двадцать, пятнадцать, десять лет назад.
Включите телевизор. Те, кого многие считают политиками, публицистами, адвокатами, «гордятся» и говорят о «патриотизме». Эти персонажи, эти речи тоже стали частью нормы: не с кем сравнить.
Чтобы сравнивать, требуется шкала, система координат. Нужны люди, которые своими делами и поступками задают «аршин» для наших дел, а убеждениями — осевую линию, направление. Необязательно с ними соглашаться: ведь и по компасу можно идти в любую сторону — важно знать, где север. Чтобы не распалась связь времен, нужна хотя бы память о тех, кто жизнью заплатил за такие убеждения и поступки.
Станислав Маркелов был убит выстрелом в затылок средь бела дня на многолюдной улице — 19 января 2009 года около трех часов пополудни, в центре Москвы, в сотне метров от храма Христа Спасителя, у дома № 1 по Пречистенке.
20 мая, в день, когда Стасу исполнилось бы тридцать шесть лет, из типографии вышел подготовленный его друзьями сборник.
Эта книга не про убийство и не про расследование. Она — о неполных тридцати пяти годах полной жизни. «Неформал» родом из «лихих девяностых», Станислав Маркелов к концу «подлых нулевых» стал лидером левого антифашистского движения, одним из ведущих российских адвокатов, заметной фигурой среди правозащитников. Он рос, в его системе координат менялся масштаб, но оси — общественные и политические пристрастия, определившиеся на рубеже 1990-х — не сдвинулись вопреки изгибам политической моды.
Он был и остается неудобен. Он не «вошел в систему», не поддался прагматизму. Он неудобен для глянцевых модных адвокатов и растолстевших анархистов, надевших костюмы и поблескивающих очками из президиума правящей партии. Неудобен тем из «неформалов», кто остался «вечным мальчиком», гордясь непродажностью лишь потому, что его не пытались купить. Неудобен и тем из «левых», кому непривычно обращение к праву и закону, то есть к государству. И тем из правозащитников, для кого чужда антилиберальная риторика Маркелова-антифашиста и его социальный пафос.
Остается загадкой, как он мог быть своим среди них, соединять все это в себе и собою объединять сообщества, в обычных условиях несмешивающиеся, как вода, масло и ртуть.
Станислав Маркелов не был «человеком из железа», и мы не хотели сделать его «человеком из мрамора». Книги о тех, кто ярко жил и трагически ушел, нередко выпускают «свои» — и для «своих». На поминках ближайшие друзья, которым «и так все ясно», говорят не о жившем, а о мертвом. Рассказы и воспоминания складываются в книгу, человек превращается в героя. Для оставшихся героический образ недосягаем и тем удобен — восхищение означает невозможность (читай: нежелание) следовать примеру. Книга становится не пьедесталом, а тяжким надгробием. Собирая книгу, мы попытались отойти от этого канона, в первую очередь дав слово самому Стасу.
Судьба человека — всегда портрет времени: «глубока его печать, словно с пальцев отпечатки, с нас черты его и складки, приглядевшись, можно снять». Можно уворачиваться, избегать — и отпечаток становится смазанным, неразличимым и неотличимым среди миллионов других.
А можно — иначе. Станислав Маркелов жил с нами и среди нас, но брался за дела, от которых другие предпочитали отворачиваться. Отпечаток времени вышел четким. Мы лишь постарались перенести его на страницы этой книги.
Открыв её, можно познакомиться с человеком, которого мы знали. Может быть, через его судьбу читателю по-новому откроется наше общее недавнее прошлое — жизнь в непрошедшем времени.