Антиэкстремистский закон никуда не годится. Мы хотим запретить некий набор действий, специальным образом усилить санкции против него, а дальше перечисляем эти действия через запятую. В законе нет общего родового определения, что такое экстремистская деятельность. Список можно сузить, можно расширить — это вечное поле для произвола. Но государство вряд ли откажется от этого инструмента совсем, поэтому паллиативным способом было бы резко сузить определение, оставив там только супертяжкие преступления, которые мотивированы какой-то враждой. В принципе внутри власти такой посыл есть, но он не реализуется. Если оставить несколько пунктов, которые относятся к тяжким преступлениям, пусть даже политическим или идеологическим, тогда будет примерно понятен предмет этого закона, и он будет применяться, может быть, тоже недостаточно хорошо, но объем ненормальностей будет такой же, как в любом другом правоприменении. А сейчас он совершенно выходит за рамки, именно потому, что он расползается во все стороны и бедные правоохранительные органы, от которых требуют усилить борьбу, просто должны найти какой-то объект для правоприменения. Они и находят его в меру своей фантазии: кто-то рассылает предупреждения по школам, кто-то по библиотекам, опять же происходит обмен опытом, и все начинают рассылать предупреждения по библиотекам. Естественно потрясти религиозные организации, желательно меньшинские, но не обязательно, можно и большие. Любые местные активисты любого толка, кроме разве что каких-нибудь «Наших», превращаются в прекрасный объект для разработки. В результате отделения милиции перегружены бессмысленной деятельностью: они должны бандитов ловить, а они бегают по подворотням за лимоновцами, допустим.