Видимо, Генпрокуратура провела какую-то суперкачественную работу, в результате которой выявила такие недостатки. Они нарыли куда больше, чем наша Общественная наблюдательная комиссия, тем более что сейчас мы, в основном, обходим шестой изолятор, а в «Бутырке» бываем только по случаю. Я до сих пор не могу понять, как, кроме каких-то полунамеков, подмигиваний, мы можем получать информацию от заключенных в присутствии тюремщиков. Люди просто боятся говорить. Может, прокурора они тоже боятся, поэтому вынуждены что-то говорить? Нас они не боятся, поэтому только по каким-то полунамекам мы можем понять, что что-то не так. И то мы не всегда понимаем, что нам хотят сказать. В присутствии начальника колонии и зама по режиму заключенные не горят желанием говорить что-то, за что их могут лишить прогулок и посылок или поместить в карцер. А в отсутствии начальства мы не можем с ними разговаривать. Иногда, когда представителям СИЗО надоедает с нами рядом сидеть и они отходят, мы можем задать какие-то вопросы. Иногда какие-то уклончивые ответы мы получаем.
Мы давно ведем беседу с администрацией «Бутырки» о необходимости поставить стулья в карцерах. Сейчас наконец директор СИЗО Сергей Телятников пообещал, что до августа попытается решить проблему. Сидеть на той табуреточке, которая сейчас там есть, это пыточные условия. Это маленькая узенькая штучка, которая вылезает из стены и на которую всю задницу уместить непредставимо, даже если она небольшая. Карцеры там вообще кошмарные, как склепы.
Когда мы на прошлой или на позапрошлой неделе приходили туда, мы совершенно случайно услышали о том, что там умер еще один заключенный. Когда мы зашли в приемную к начальнику, там сидели врачи и что-то говорили про труп. Естественно, мы сразу стали выяснять. Нам были вынуждены рассказать, что этого человека накануне доставили из ИВС, а утром он уже умер. Начальник винил во всем ИВС, говорил, что уже дважды его доставляли, избитого, голова и грудная клетка вся синяя, один раз его не приняли, а во второй раз его привезли уже с разрешением от врача 20-й городской больницы, что он может по своему состоянию находиться в СИЗО. Мы передали всю информацию нашим товарищам, которые занимаются «Бутыркой». Думаю, все это — результат обычного наплевательского обращения с людьми, тем более если это преступник и в состоянии белой горячки. Никто не хочет с этим разбираться и руки об это пачкать. Мы очень хотели бы пообщаться и с этим врачом, и с ИВС, другое дело, что у нас нет ни людей, ни времени, ни аппарата, и мы не доводим дела до конца. И так будет продолжаться до тех пор, пока не будет решен вопрос с тем, чтобы у ОНК появился хоть какой-то секретариат.
В шестом изоляторе, где содержатся женщины и бывшие сотрудники служб исполнения наказания, где условия содержания лучше, чем в «Бутырке», заключенных кормят какой-то несъедобной мерзостью. По-моему, это куда более унизительно, чем медицинские осмотры, где требуют раздеться.
В «Лефортово», где нам почему-то надо получать разрешение на посещение, заключенные по полгода ходят в каких-то стоптанных ботинках, никто никакие тапочки им не выдал. Представители же руководства прикидываются дураками, отвечают вопросом на вопрос, таинственно себя ведут. Люди лишены каких-то бытовых вещей, которые им полагаются. Пишут заявления, на них никто не отвечает. Не были открыты вторые рамы на окнах, люди задыхались. Мы спросили, почему не открывают, нам ответили: «Ой, мы как-то не подумали, сейчас вы уйдете, и мы тут же откроем».
