Конфликт между сторонниками акций 31-го у Гостиного двора и на Дворцовой получил новый поворот, о смысле которого надо, мне кажется, задуматься далеко не только питерцам. Я был одним из тех, кто подписал обращение «Демократам не по пути с националистами». У многих, в том числе и в «Солидарности», оно вызвало реакцию, граничащую с яростью. Возмущенным ответил Скаковский. Теперь считаю нужным высказаться и я.

Полгода назад я написал «Либерал не значит трус». Теперь скажу, почему я подписал вышеупомянутое обращение. Потому что считаю, что есть вещь, которой можно и нужно бояться. И индивидуально и коллективно. Это — воинствующий ксенофобский национализм. 

Понятие «национализм» имеет длинную и интересную историю, и очевидно, что оно далеко не всегда имело негативный смысл. Я писал об этом и у нас, и в западной прессе, делая это в политически-опасном контексте современного российского национализма. Я дружил с нацболами, защищал их в спорах с западными друзьями и даже призывал Каспарова не «предавать» Лимонова, когда наметился упадок в коалиции «Другая Россия» и забрезжила возможность образования других коалиций. Я лично, физически, фанатов не боюсь (и иногда хожу на стадион болеть за «Зенит»); я — русский и я искренне люблю свою русопятую страну, землю моих прародителей — Архангельск, Белозерск, Псков и Питер, несмотря на то, что 1) очень хорошо вижу её пороки, 2) объездил полмира и, технически, мог бы жить и работать где угодно.

Одной из причин, по которым я считаю сегодняшнюю власть вредной, если не криминальной, является отсутствие в её действиях, и даже в словах, настоящего патриотизма. Идеологема «вставания России с колен» целиком — не просто пустышка, не имеющая отношения к реальным проблемам российского народа и общества, а ультравредный наркотик, делающий нас недееспособными и медленно убивающий наших людей. Путинское коллективное «вставание с колен» прямо противоречит вставанию с колен (выдавливанию из себя раба по капле) российского гражданина индивидуально. А именно это последнее и есть цель истинного патриота.

Разумеется, коллективная гордость за свою страну — естественная и желанная вещь, но такая гордость в сто раз слаще, если она основана на реальных достижениях (а не на пропаганде и зомбировании населения таким ТВ, как наше); на достойной жизни для абсолютного большинства. Немцам, которым было очень долго стыдно за свою страну, теперь есть чем гордиться: куда не кинь взгляд, первоклассные дороги, некоррумпированные чиновники, лощёные, активные, доживающие до глубокой старости пенсионеры. Чем гордимся мы? Что нас, кажется, опять где-то далеко, начинают бояться? Что мы победили в войне за цхинвальского пахана, жирующего на наши бюджетные деньги и потому навравшего нам про полторы тысячи невинно убиенных осетин?

Я расхожусь с некоторыми либеральными коллегами по «Солидарности» в оценке реформ и реформаторов 90-х. Хотя до 1996 года Ельцин действительно был всенародно избранным президентом, он довольно быстро лишился доверия избирателей, а за лозунгами про демократию реформаторы потеряли из виду собственно российский народ. И выборы 1996-го, и голосования в Думе по импичменту Ельцина с подкупом депутатов не были честными, но окончательную победу над российским народом, пытавшимся взять ответственность за свою судьбу в свои руки, одержал не кто иной, как В. Путин. Отличившись в секс-операции против Скуратова, расследовавшего околоельцинскую коррупцию, он был назначен мочителем чеченцев, хотя не чеченцы, а фээсбешники были пойманы при попытке взрыва жилого дома в Рязани.

Что получается? Незрелые демократы — и чрезвычайно низкие мировые цены на нефть — конечно, не очень способствовали восстановлению достоинства постсоветского россиянина, но националистические рефлексы, на которых плавно выехал из ельцинизма и закрепился неоолигарх Путин, закатали это достоинство в асфальт. Национализм против нации. Такая вот грустная для нашей национальности диалектика.

Путин страшнее Ельцина именно потому, что, будучи олигархом в законе, паханом большой олигархической семьи, он не только готов, но и имеет неограниченные возможности бесконечно разводить простых националистически настроенных пацанов, а также тех, менее простых, кто не прочь сделать свой первый (или последний) политический миллион на повышении числа своих активных сторонников за счёт кого и чего угодно. Эта последняя категория — эгоисты чистой воды, ибо народу от этих игр даже в самой дальней перспективе ничего не светит. На поле уличного национализма Путина не обыграть. Почему? Потому что суть путинизма — в создании идеальных условий для граждан быть тем самым быдлом, которым мы призываем их (себя) не быть. Ибо быдло — не только оскорбительное социальное определение, но ещё и состояние, от которого многие получают кайф. А кто-то даже может считать его свободой.

Национализма надо бояться не Путину. Национализма (типа «Россия для русских, Москва для москвичей» и т.п.) надо бояться современному россиянину, который не хочет быть особью в стаде. Его надо бояться прежде всего не физически, а так, как боятся плевка в душу, презрения со стороны любимого человека, чувства вины на всю жизнь. Я не верю, что проблема нелегальной иммиграции (с которой надо бороться) — это то, что вдохновляет националиста на бой. Бьют, как известно, не по паспорту, и даже не по штампу регистрации. И бьют не только кавказцев; бьют «по профилю», который в классическом анекдоте не кавказский, а еврейский. 

У меня душа поёт от того, что на языке моих предков говорит столько национальностей и что он нас, пока ещё, объединяет. Наш империализм не имел такого цивилизационного воздействия на колонии, как империализм западного типа, так давайте же не отвращать наших выросших «младших братьев» от того хорошего, что у них от нас осталось — нашего языка. Кто-то, конечно, будет продолжать, по большой нужде, на нём объясняться, но он будет продолжать быть языком насилия, я не любви. 

Есть у нас и ещё одна историческая особенность. При том, что победа над «фашистской» (нацистской) Германией стала у нас чем-то вроде национальной религии, мы не осмыслили моральный шок от феномена по имени «нацизм», как это сделали не только побеждённые немцы, но и победившие союзники. Потрясение и катарсис от того, что кошмар нацизма возможен наяву, стали стержнем западной культуры. Тем не менее, и на Западе сегодня полно национализма и ксенофобии, но для тех, у кого это не вызывает отторжения по моральным соображениям, есть, в Германии например, хорошее лекарство — фотографии Дрездена, Гамбурга, Кёльна и Берлина образца 1945-го. От нашего нацизма такого средства нет.

Каждый сам решит, было ли обращение «Демократам не по пути с националистами» преувеличенной реакцией на приглашение людей с идеологией «А-ну-ка-давай-ка-уё...» на демонстрацию демократической оппозиции. Мы не хотели обижать демократов, которые по тем или иным причинам пришли на Гостинку, а не на Дворцовую. И мы не отрицали права фанатов пользоваться своими гражданскими правами, гарантированными Конституцией. В эти права не входит призыв «А ну-ка...» и даже призыв «Россия для русских!». Ни по действующей Конституции, ни по той, более демократической, которую, как мы надеемся, Россия обретёт. Своим обращением мы реагировали на то, что взрослые, умные и достаточно опытные в политике люди совершенно сознательно, на уровне организуемой ими акции, решили вступить в политический союз с квазинацистской массой. Если угодно, мы испугались — или нет, буду говорить за себя: я испугался. Испугался, что с таким электоратом нас ждёт не более демократическая конституция, а отмена даже ныне действующей да еще какой-нибудь Ermächtigungsgesetz (закон о предоставлении чрезвычайных полномочий правительству — нем.) впридачу.

Лимонов, которого я искренне считаю классиком, конечно, разошёлся с обожателем нацистского законника Карла Шмитта Дугиным, но не будем забывать о генеалогии национал-большевизма. Для меня всё это, теоретически, весьма интересные вещи, но когда намечается тенденция реализовать это на улицах моего города — интеллектуальное любопытство превращается в страх. Я испугался и подписал обращение. Зная, как и другие подписавшие коллеги по «Солидарности», что в этом есть большой политический риск. Но страх оказался сильнее. И поэтому я считаю, что совершил смелый поступок.   

Фотографии РИА Новости