Чудо в перьях
Китайский опыт — один из маяков, проливающих спасительный свет на сумерки межеумочной постсоветской эпохи. Он интересен сам по себе, как говорилось в советские времена — «объективно». Но еще более интересно его субъективное восприятие нашими согражданами. Воспитанные в простоте истмата, они чувствуют себя сиротами в сложном и огромном мире, который вдруг обрушился на их неокрепшие головы. И, понятное дело, хватаются за соломинку. Гребут, гребут на свет маяка! Мол, у китайцев все как надо – и держава в порядке, и экономический рост по 10 процентов в год! Душами соотечественников обуревает глубинная жажда опоры, подчинения и величия. В миражах этой испепеляющей жажды подвиги Китая приобретают поистине мифологическое величие.
Известный силой духа экономический сектант Андрей Паршев в замечательной во всех отношениях книге «Почему Россия не Америка» («Крымский Мост», Москва, 2001) уверенно говорит: «Китай, это уже очевидно, победил Запад в экономическом соревновании. Мало того, что его ВВП догнал американский – это настоящий ВВП, не дутый сферой услуг, как в США. И долларов китайская казна набрала столько, что выброси их на валютные биржи, и доллар рухнет». И в другом месте, для вящей крепости веры, добавляет: «С 70-х годов даже уровень жизни в США постоянно снижается... процесс этот просто незаметен». Незаметен, по мнению Паршева, оттого, что глупые американцы не видят, как за обновляющейся номенклатурой товаров буржуазная экономика прячет их реальное удорожание.
Такова простая реальность мифа. Но есть и другая, несколько более сложная. Она такова. В Китае только что прошел пятый пленум ЦК КПК. К пленуму двое тайконавтов совершили второй в истории страны пилотируемый космический полет. Прогресс налицо. И, в самом деле, не маленький. В июле рейтинговые агентства S&P, Moody и Fitch опять повысили стране кредитный рейтинг. Мировой Банк по итогам 2004 года поместил экономику КНР на седьмое место в мире. Ее объем составляет примерно одну седьмую часть экономики США и превышает объем экономики РФ. Правда, в пересчете на душу населения Россия опережает Китай в разы, а Америка – в десятки раз. Тем не менее, если нынешние темпы роста сохранятся, китайцы по валовому продукту догонят США к 2046 году. То есть мифологическая реальность Паршева опережает более трезвую реальность Мирового банка почти на 50 лет.
Вряд ли они совпадут даже по прошествии этого срока. Дело в том, что КНР в результате тридцатилетнего роста приблизилась к порогу, когда требуется качественный прорыв. Примерно как СССР к концу 60-х. В терминах экономики это значит, что настала пора переходить от экстенсивного хозяйства к интенсивному. Сегодня 8-9 процентный годовой рост (10% на самом деле в прошлом) в Китае сопровождается 15-процентным ростом потребления энергии. С трудовыми ресурсами дела обстоят так же. Если прорыва не будет, завтра рост окажется слишком дорог в деньгах, слишком разрушителен в экологии (неконтролируемое увеличение отходов) и жестко ограничен в естественных ресурсах – в том числе в критически важных для Китая земельных и водных.
В терминах социологии это значит, что прибитое маоизмом население через одно поколение научилось держать голову чуть увереннее. Раздражение властью зреет и внизу, и наверху. С этим, в частности, связан небывалый даже для Китая уровень закрытости пленума и крайне обтекаемые формулировки итоговых документов.
В 2004 г. зафиксированы 74 000 протестных акций населения против отдельных недостатков отдельных органов власти в отдельных провинциях. Вряд ли эти выступления можно назвать массовыми — в сумме число их участников составило, по официальной, оценке около 3 млн человек. Но для социалистического Китая поразителен сам факт их появления. Хотя оно и понятно. Как следует из августовского (2004) отчета Национального статистического бюро, среднемесячный доход примерно 350 миллионов жителей урбанизированной и процветающей приморской полосы, включая Пекин и Шанхай (именно здесь туристы и эксперты воочию наблюдают то, что называется китайским чудом), составляет примерно 130 долларов на человека. Включая миллионеров, естественно. В то время как для 700 миллионов сельских обитателей континентального Китая, где нет ни супергородов, ни зарубежных инвестиций, ни оплачиваемой работы, средний доход составил 31 доллар в месяц.
От 80 до 100 миллионов человек вообще без работы. Безработных в Китае больше, чем у нас в России работающих. Люди рвутся из голодной провинции в города, соглашаются на любые условия за любые деньги. 10-12 часовой день – не редкость. Охрана труда, медицинское обслуживание – не сравнимы даже с нашими мерками, не говоря о западных. Социальных пенсий по старости для большинства нет в помине. Нет и свободы перемещения. Если зону экономического чуда по-восточному пафосно уподобить поезду, идущему в будущее, то мест для всех в нем явно не хватает. Так у нас в 70-х было с Москвой. Административная машина, призванная уравновешивать диспропорции, перенапряжена, раздражена. И, что самое неприятное, обречена работать против интересов экономического развития.
Президент Ху говорит о необходимости сократить разрыв между бедными и богатыми. Он имеет в виду людей, но действует и на уровне территорий. У нас это называлось «стереть грань между городом и деревней». Центральная власть отбирает все больше ресурсов у процветающего приморья, приоткрытого рыночной экономике, и направляет их на державные интересы. Полет в космос – 6 миллиардов долларов. Укрепление армии и перевооружение – еще 30 миллиардов (официально) или 90 миллиардов («в серую», по оценке министра обороны США Рамсфельда). Приподнявшиеся региональные элиты ропщут или плетут «контрреволюционные заговоры». В ответ их подвергают чистке с обвинениями в баснословной коррупции. Для ведения административной войны с «поясом экономического чуда» власть вынуждена все сильнее опираться на поддержку военных, укреплять вертикаль и концентрировать полномочия. Впервые за многие годы первое лицо опять замкнуло на себя функции президента, генсека и Верховного главнокомандующего.
Опыт зоны «чуда» и интересы экономики требуют дальнейшей либерализации, конкуренции, экономической открытости, децентрализации и активизации частной инициативы. Интересы военно-промышленного комплекса, партийных идеологов и бюрократии, которые представляются публике как интересы стабильности и верности социалистическим идеалам, требуют прямо противоположного. Конфликт почти не проявляется на поверхности, но тем, кто жил в СССР, пузыри, всплывающие из омута, напоминают что-то очень знакомое. Более всего параллелей с переломной эпохой Хрущева-Брежнева.
Тоже мощный рывок экономики, освободившейся от оков параноидальной директивности Сталина. Тоже космос. Тоже жилищное строительство. Ощущение, что вот-вот «догоним и перегоним». Оттепель 60-х. Открытость миру. «Мы вас закопаем!» — сорвавшееся с уст Хрущева в адрес США. Но, с другой стороны, нарастающее беспокойство высшей бюрократии от утраты контроля, от проникновения чуждых влияний, появления каких-то странных форм низовой социальной активности…
Иногда совпадения смешны – вплоть до деталей. Вместо привычного жесткого пятилетнего плана КПК после пленума впервые выходит к народу с документом, название которого, следуя советской традиции, можно перевести как «основные направления экономического развития». Слова становятся все более неуловимы, а дела – все более предсказуемы.
Первый и важнейший шаг — ограничить свободу информации, усилить идеологический пресс. Приструнить всех слишком умных. Иначе массы людей, живущих как ласточки, в лессовых норах и питающихся впроголодь, начинают задаваться ненужными вопросами. Ненужные вопросы влекут за собой требования повышения уровня жизни. Повышение уровня жизни увеличивает издержки и снижает конкурентоспособность китайского экспорта. То же самое происходит, если либерализовать валютный курс. Чтобы не допустить того и другого, нужна жесткая административная рука. Но эта рука неизбежно душит потребление на внутреннем рынке, а значит, тормозит его рост. Чем, с одной стороны, усиливает зависимость страны от внешних рынков (именно поэтому Китай, вопреки Паршеву, никак не заинтересован в обвале доллара), а с другой – провоцирует социальную напряженность внутри. Давить которую правительство вынуждено не экономическими, а силовыми методами.
Пятый пленум сделал выбор в пользу китайской версии брежневизма. Как и в СССР конца 60-х, элита естественным образом предпочла сохранить и консолидировать власть и статус, вместо того чтобы шире раскрыть двери для модернизации. Обновленческий импульс Дэн Сяопина иссякает, наткнувшись на интересы партийной бюрократии.
Хотя слова, само собой, китайцами произносятся прямо противоположные. Это тоже знакомо. Можно ожидать, что еще несколько лет будут укрепляться внешние признаки государственной мощи и хорошо смотреться экономические показатели при едва заметном, но необратимом внутреннем торможении. Зона социального протеста понемногу переместится из маломощного и потому неопасного сельского Китая в зону бурного экономического роста, на которую Ху Цзиньтао хочет – не хочет, будет вынужден накидывать административную узду и все грубее ущемлять интересы ее обитателей. Столичный пояс Китая будет из года в год наращивать оранжевый (мандариновый?) оттенок.
Сколь долго будет накапливаться разрушительный потенциал и в какой форме он прорвется – бог ведает. Может, власть отреагирует «маленькой победоносной войной» против Тайваня, которую нарастивший мускулы военно-бюрократический аппарат затеет с целью сплотить нацию. Может, очередной массовой кампанией чистки коррупционеров и разложенцев. Может, будет гражданская война, конфликт с исламом где-нибудь в Синьцзяне или территориальные претензии к нашей Сибири. Может, что-то еще радикально иное с китайской спецификой.
У нас, если помните, эпоха брежневского гниения-процветания сопровождалась событиями в Чехословакии, вылазкой в Афганистан, но – главное – нарастающим чувством безысходности, отставания, ненужности и пустоты всего того, что из года в год долдонили стареющие персонажи с трибуны мавзолея. СССР с его директивной экономикой так и не смог перебраться через порог интенсификации. Для этого нужна была иная мотивация, иное соотношение прав гражданина и государства, иной уровень экономических свобод. И совершенно точно для этого не нужна была руководящая и направляющая сила с ее торжественными и неуловимыми по смыслу пленумами.
В результате у нас случилось все то, что случилось.
В Китае вряд ли будет мягче. Скорее, наоборот. Нам как соседу надо быть готовыми к любому варианту. Как оно ни повернись, мало все равно не покажется.
Между тем экономисты патриотического лагеря еще лет 5-10 будут лечить болящие души сограждан поучительными историями про китайский опыт. И про то, что виноват во всем, конечно, тлетворный Запад, заговорщики и разные прочие прихвостни.
А как же иначе? В противном случае им и жизнь не мила.
