Саммит Россия — ЕС в Ханты-Мансийске оправдал возлагавшиеся на него ожидания.

Во-первых, стороны наконец объявили о начале переговоров по новому базовому документу взамен ныне действующего Соглашения о партнерстве и сотрудничестве. На трех предыдущих встречах в верхах этого сделать не удавалось из-за нарастания между странами самых разнообразных разногласий. Противоречия никуда не делись, но эмоциональный накал снизился, что и позволило разморозить переговорный процесс.

Во-вторых, те, кто надеялся на символическое потепление в связи со сменой президента в России, получили желаемое. Интонация Дмитрия Медведева разительно отличается от тональности Владимира Путина. Новый российский лидер учится изъясняться в манере Евросоюза, представители которого мастера облекать предельно жесткую и неуступчивую позицию в невероятно бонтонную словесную упаковку. Как бы то ни было, отсутствие откровенных выпадов — результат позитивный. И на этой неделе в Брюсселе состоится первый раунд самих переговоров.

Диалог обещает быть долгим и мучительным, и причин тому несколько.

Прежде всего, на сегодняшний день представления сторон не только о содержании, но даже и о форме будущего документа едва ли не диаметрально противоположны. Более того, именно формат соглашения грозит стать главным камнем преткновения, поскольку в данном случае форма поистине определяет содержание.

Европейская комиссия, а именно она ведет переговоры от имени ЕС, настаивает на обширном всеобъемлющем документе, который подробно регламентировал бы все аспекты взаимодействия России и Европейского союза.

Интерес Брюсселя понятен. Еврокомиссия зажата в жесткие рамки переговорного мандата, который с большим трудом согласован 27-ю странами-членами. Отступать от него она не имеет права, при этом обязана добиваться целей, которые поставили перед ней государства. Таким образом, пространства для компромисса у европейских переговорщиков очень мало, и добиваться своего Брюссель может только ценой многоступенчатых разменов. То есть если увязать воедино энергетическое сотрудничество, безвизовый режим, инвестиционные правила, права неграждан в Балтии и прочие темы, то появляется больше возможностей.

Россия, напротив, стремится фрагментировать процесс. Идея Москвы — компактный договор о базовых принципах, который впоследствии можно дополнять конкретными документами по каждому направлению. То есть визы отдельно, транспорт отдельно, космос отдельно, энергетика, гуманитарные вопросы, инвестиции и прочее — тоже по отдельности. Причем эти секторальные соглашения заключаются по мере созревания условий для них, и понятно, что темпы этого созревания могут быть различны.

Кстати, такой вариант выглядит более перспективным с точки зрения будущей ратификации, ведь после заключения рамочного соглашения его должны будут утвердить парламенты всех стран-членов. Чем масштабнее документ, тем больше шансов на то, что нечто в нем не понравится какому-то из государств. А одно единственное «нет» ставит крест на всем процессе.

За расхождением по вопросу о формате кроются не столько хитрости ведения переговоров, но — прежде всего — принципиально разное видение будущего взаимодействия. А точнее — пойдет ли диалог на равных, то есть стороны с каких-то исходных позиций будут двигаться навстречу друг другу в направлении компромисса, либо формат заранее определяется европейский, а России предстоит действовать уже в его рамках.

Европейский союз — не монолитное объединение, а совокупность огромного количества различных интересов. Их баланс поддерживается посредством бесконечных взаимных уступок. Внешняя политика — наиболее проблемная сфера, договориться о чем-либо и принять четкие решения по принципиальным международным вопросам не удается практически никогда. Поэтому формой внешней экспансии ЕС является распространение на соседей его правовых подходов — норм, правил и экономических практик. Процесс носит неявный характер — происходит постепенная «гармонизация» законодательств.

До недавнего времени этот метод демонстрировал просто фантастическую эффективность. Об этом свидетельствует не только масштабное расширение ЕС в 2000-е годы (практически удвоение числа стран-участниц), но и длинная очередь желающих вступить в Евросоюз. Кстати, Соглашение о партнерстве и сотрудничестве, подписанное в 1994 году и ратифицированное в 1997-м, тоже основывалось на этой модели. Правда, о вступлении России в ЕС речи никогда не шло, но обе стороны были тогда согласны в том, что России необходима «европеизация» на принципах Евросоюза.

С тех пор многое изменилось. Москва заявляет о том, что не собирается интегрироваться куда бы то ни было на неравноправных основаниях. Да и вообще идея интеграции не особенно популярна, доминирующей является точка зрения, что Россия должна оставаться самостоятельным центром силы и ни на йоту не поступаться суверенными правами.

Но и Европейский союз оказался в иной ситуации. Способность ЕС к поглощению новых государств, даже тех, что изо всех сил к этому стремятся, достигла предела. Даже Балканы представляют собой серьезную проблему, не говоря уже о таких крупных странах, как Украина и Турция. Если Анкаре по инерции обещают гипотетическую возможность членства (хотя все очевиднее, что этого не произойдет), то Киеву не предлагают и того. Тем более что провал ирландского референдума вверг Евросоюз в очередной внутренний кризис, и даже разговоры о принятии новых членов вызывают в большинстве европейских столиц аллергию.

Однако особенно сложную дилемму представляют собой отношения с Россией. Интеграционная парадигма «гармонизации» уже не работает, но другого формата в отношениях с близкими партнерами-соседями Брюссель не признает. Москва же предпочитает модель, напоминающую связи ЕС — США. Европейский союз и Соединенные Штаты не связаны «стратегическим» всеобъемлющим договором, а торг ведется по каждому конкретному вопросу, на что Еврокомиссия каждый раз получает отдельный мандат от национальных правительств. Надо сказать, что в таком формате американцам часто удается добиться от европейских партнеров заметных уступок.

Правда, даже если Москве удастся настоять на подобной переговорной модели, успех не гарантирован — все-таки по экономической мощи и способности добиваться своего России пока бесконечно далеко до США. Да и позиции Евросоюза в сравнении с Россией намного убедительнее, чем в сравнении с Соединенными Штатами.

Получается, что простых решений просто не существует, любой вариант чреват множеством затруднений. Впрочем, даже если вообще никакого нового документа согласовать не удастся — катастрофы не случится. Практическое сотрудничество России и ЕС активно развивается и на существующей правовой базе. А перемены в Европе и мире столь стремительны, что еще через пять-семь лет общая повестка дня и ситуация на международной арене могут оказаться совершенно иными и разговор о «стратегическом сотрудничестве» придется начинать заново.

Федор Лукьянов, главный редактор журнала «Россия в глобальной политике» — для «Ежедневного журнала»